Народный депутат РФ Марк Кауфман поделился воспоминаниями о Чёрном октябре 1993 года

4 октября исполняется ровно 25 лет расстрелу Верховного Совета России — демократически избранного парламента, который всеми силами пытался сдерживать ельцинское безрассудство. Накануне этой памятной даты редактор интернет-газеты «Набат» посетил почётного гражданина Еврейской автономной области, экс-председателя облисполкома и народного депутата РСФСР 1990-1993 годов Марка Матвеевича Кауфмана. Несмотря на неважное самочувствие, Марк Матвеевич охотно поделился воспоминаниями о, пожалуй, самых трагических событиях новейшей истории России, непосредственным участником которых он являлся.

Корр.: — Марк Матвеевич, Вы были депутатом двух созывов Верховного Совета РСФСР. Советский парламент, как известно, имел свои особенности. Далеко не все депутаты работали на постоянной основе в Москве, как нынешние думцы.

Марк Кауфман: — Да, я избирался депутатом IX созыва Верховного Совета РСФСР, затем работал в XI созыве. После этого в 1990 году избирался Съезд народных депутатов, из состава которого уже формировался Верховный Совет. Избравшись народным депутатом РСФСР, я продолжал работать председателем облисполкома. В Москву выезжал на заседания Съезда или на совещания, когда возникали вопросы в Верховном Совете.

Корр.: — Значит, Вы исполняли обязанности депутата огромного государства, что называется, «на общественных началах»?

М. Кауфман: — Да, я начал работать таким образом. А в это время Ельцин рвался к власти. Он хотел быть не только президентом в соответствии с Конституцией РСФСР 1978 года, он по существу хотел быть диктатором и ликвидировать Конституцию, ликвидировать Советы, изменить государственный строй в стране, то есть совершить переворот. Набрав силу, он добился того, чтобы Верховный Совет принял решение о ликвидации облисполкомов. Во главе территорий встали главы администраций, то есть тоже лица диктаторского характера. К этому времени мне уже исполнилось 60 лет. Возник вопрос: продолжать ли мне бороться за звание главы администрации или выполнять функции народного депутата. Я был депутатом Совета национальностей (одна из двух палат Верховного Совета РСФСР — В.С.). Совет национальностей всё время приглашал меня перейти на постоянную работу в комиссию по социально-экономическому развитию национально-территориальных образований. Народный депутат, который соглашался переехать в Москву и работать на постоянной основе в Совете национальностей, по существу, пользовался теми же льготами, что и народный депутат Верховного Совета.

Надо было решать на месте, оставаться ли мне на работе в области или выехать в Москву. Мы посоветовались и решили вынести вопрос на суд депутатов областного совета. На пост главы администрации ЕАО претендовало три человека: я, депутат облсовета Николай Михайлович Волков и председатель областного совета народных депутатов Борис Леонидович Корсунский, который ранее отказался от должности первого секретаря обкома партии. Состоялась сессия облсовета, Волков набрал больше всех голосов. Я оказался на втором месте, меньше всего набрал голосов Корсунский. После этого я перешёл в Совет национальностей на постоянную работу. В Москве мне предлагали квартиру, но я отказался. Я не собирался переезжать в Москву на постоянное место жительства, а планировал после окончания полномочий народного депутата вернуться в область. В гостинице «Россия» всем депутатам на время сессии предоставляли номера. Мне выделили отличный двухместный номер с полным обслуживанием. Меня всё устраивало, и я начал работать заместителем председателя комиссии по социально-экономическому развитию республик и национально-территориальных образований. Председателем комиссии была Корнилова Зоя Афанасьевна из Якутии — кандидат наук, очень активный деятель того времени. Кстати, именно она и предложила мне должность заместителя председателя комиссии. Депутатов Совета национальностей было мало, и комиссия была не в состоянии охватить все национально-территориальные образования, автономные области и округа.

Корр.: — В Белом доме вы занимались вопросами развития национальных территорий. Наверняка Вы принимали активное участие в становлении Еврейской автономной области как самостоятельного субъекта Федерации?

М. Кауфман: — Безусловно. В России было семь автономных областей. Мы в Верховном Совете организовали группу, в которую вошли руководители автономных областей, и поставили вопрос о том, чтобы автономные области стали самостоятельными субъектами Федерации. До того момента они входили в состав более крупных регионов. Это, конечно, отражалось на их развитии, потому что автономные области финансировались не напрямую из бюджета страны, а из бюджета тех краёв, в состав которых они входили. Когда я ещё работал председателем облисполкома, мы постоянно ставили вопрос о выходе ЕАО из состава Хабаровского края. Все видели, что Комсомольск-на-Амуре развивается, Хабаровск развивается, строятся предприятия, а у нас в области развивалось только сельское хозяйство. Считалось, что наша область – это кормилица Хабаровского края.

Корр.: — После того как Вы добились отделения ЕАО и других автономных областей от краёв, Вы поддержали идею самостоятельности автономных округов?

М. Кауфман: — Да, автономные округа тоже хотели стать самостоятельными субъектами. В состав Красноярского края входил Таймырский (Долгано-Ненецкий) автономный округ. Руководители этой территории приезжали к нам и ставили перед комиссией вопрос об отделении округа от Красноярского края. Ситуация осложнялась тем, что в Таймырском (Долгано-Ненецком) автономном округе находился Норильск – богатейшая территория краевого подчинения. Тогдашние руководители округа при отделении от Красноярского края хотели, чтобы в состав округа вошёл и этот город. Верховный Совет создал комиссию и поручил мне поехать в Норильск, чтобы ознакомиться с ситуацией. Когда мы приехали в Красноярск, в местной прессе появились очень жесткие публикации о нас. Писали, что комиссию возглавляет депутат Кауфман, который развалил Хабаровский край, теперь он приехал к нам, чтобы развалить Красноярский край. Пришлось выступить по телевидению и объяснить, что мы не ставим этот вопрос, а хотим изучить обстановку. В итоге мы пришли к мнению, что нельзя передавать Норильск Долгано-Ненецкому округу, потому что они не смогут такой территорией руководить. Вот это примерно те вопросы, которыми я занимался в Верховном Совете. Когда Верховный Совет рассматривал законы, касающиеся национально-территориальных образований, национальных областей и округов, мы давали свои замечания и предложения.

Корр.: — Итак, после ликвидации облисполкома и передачи всей полноты губернаторской власти Николаю Михайловичу Волкову Вы перебрались в Москву. Время-то было тяжелое…

М. Кауфман: — Не то слово. Банкротились и ликвидировались предприятия, людям не выплачивали зарплату. Деятельность Ельцина и Гайдара привела к так называемой «шоковой терапии». Сгорели банковские вклады населения, деньги обесценивались со страшной силой. В это время власти предпринимали все меры, чтобы распродать за бесценок государственные предприятия. Наша комиссия выступала против приватизации государственной собственности. Мы понимали, что ваучеризация приведёт к тому, что госпредприятия попадут в руки богатых людей. Наш комитет также твёрдо стоял на том, что земля должна оставаться в государственной собственности, а не переходить в частные руки. Государственная собственность даёт возможность держать на этой территории кооперативы или коллективные хозяйства, которые могли приобретать оборудование и следить за ним. Однако под нажимом Ельцина закон о приватизации земли был принят. Землю раздали в частные руки, распались колхозы и совхозы. К чему это привело, мы видим сейчас. Хотя и производится достаточно много сельхозпродукции, но многие земли до сих пор не используются. Многие фермеры не в состоянии приобретать оборудование в достаточном количестве. То есть приватизация земли не позволила сельскому хозяйству успешно развиваться.

Корр.: — Ельцинско-гайдаровская клика тащила страну к дикому капитализму. Но Верховный Совет и Конституция России 1978 года сдерживали рвение Ельцина, правильно я понимаю?

М. Кауфман: — Мы всячески противодействовали планам Ельцина. Особенно мы были против изменения Конституции. Ельцин постоянно выступал с заявлениями, что необходимо провести конституционную реформу, Советы надо ликвидировать. Большинство народных депутатов были против этого. Когда уже стало невмоготу бороться с Ельциным, то возникла идея провести одновременные перевыборы и народных депутатов, и президента. Верховный Совет не поддавался Ельцину. В Москве назревала тревожная обстановка. 23 февраля 1993 года во время крупной демонстрации, организованной лево-патриотическими силами, по случаю Дня Советской Армии произошло столкновение с ОМОНом. Демонстрантов, среди которых были участники Великой Отечественной войны, разгоняли с помощью грубой силы. То же самое произошло во время первомайской демонстрации.

Корр.: — В такой обстановке «демократ» Борис Ельцин решается идти напролом…

М. Кауфман: — 21 сентября 1993 года Ельцин подписывает указ №1400 о поэтапной конституционной реформе, которым распускается Верховный Совет и ликвидируется вся система советской власти в стране.

Корр.: — Где были Вы в момент обнародования этого антиконституционного акта?

М. Кауфман: — Я в это время был на территории, и ко мне начали обращаться люди, которые призывали ехать в Москву и отстаивать Конституцию. 26 сентября я улетел в Москву, там я сразу приехал в Белый дом, поднялся на пятый этаж в свой рабочий кабинет. Собралась наша комиссия, которая решила из Белого дома не уходить и принимать участие в работе Верховного Совета и Съезда народных депутатов. Тем временем Верховный Совет принял решение об отстранении от должности Ельцина за совершение государственного переворота. Некоторые депутаты призывали его арестовать. Началось нешуточное противостояние между Ельциным и Верховным Советом.

Корр.: — Насколько я знаю, власти делали всё, чтобы народные депутаты покинули Белый дом.

М. Кауфман: — Начали ограничивать водоснабжение здания, отключили электричество и телефоны. Сначала здание Верховного Совета опоясали обычной колючей проволокой, а затем спиралью Бруно. Выйти из Белого дома можно было только по установленному проходу. Ельцинская команда предприняла все меры для того, чтобы депутаты разбежались. Но большинство оставалось на принципиальных позициях и требовало отмены неконституционного указа № 1400.

Корр.: — Ситуация резко обострилась после трагических событий 3 октября у здания СЭВ и останкинского телецентра. Вы в это время где находились?

М. Кауфман: — В Белом доме. 3 октября выйти из здания было уже невозможно. В ночь с 3 на 4 октября я ночевал в своём кабинете. Спал на составленных стульях, работники аппарата принесли мне плед. Ночью нас всех обошли и предупредили, что омоновцы будут брать здание штурмом. Мы спустились в небольшое подвальное помещение — зал заседаний Совета национальностей.

Где-то часов в десять утра 4 октября появился офицер «Альфы». Как сейчас помню его слова: «Мы брали штурмом дворец Амина в Афганистане. Взять это здание нам не составит труда, но применять оружие против вас мы не будем, мы принимали присягу и Конституции верны». Он предложил прекратить противостояние и пообещал подать автобусы, на которых депутатов развезли бы по домам. Начались выступления. Некоторые депутаты призывали стоять до конца, тем более, что в это время вокруг Белого дома было много наших сторонников. Люди приехали даже с Белоруссии и Украины, других республик. Москвичи разбили там палаточный лагерь.

Утром 4 октября к Белому дому были стянуты бронетранспортёры, на близлежащих домах засели снайперы, началась стрельба. К нам в здание Верховного Совета стали приносить убитых и раненых. Затем с другой стороны Краснопресненской набережной появились танки, которые начали стрелять по верхним этажам Белого дома. Здание начало гореть, но мы не уходили. Стрельба длилась где-то до четырёх часов дня.

Всегда вспоминаю один момент. Когда я уходил из своего кабинета, то захватил с собой палку копчёной колбасы, которую положил в дипломат. И когда мы сидели ночью в зале Совета национальностей — а все же были голодные — я достал эту колбасу и поделился по кусочку с теми, кто сидел рядом со мной. Остальную часть спрятал обратно в дипломат. Как выяснилось в дальнейшем, колбаса ещё пригодилась.

Корр.: — После того как по Белому дому начали палить из танков, стало ясно, что дело проиграно. Как Вы оттуда выбирались?

М. Кауфман: — Пришёл Хасбулатов (председатель Верховного Совета России — В.С.) и говорит: мы, видимо, не сможем выстоять. Я против кровопролития, давайте будем выходить. Вышли на ступеньки парадной лестницы, но обещанного автобуса не было. Через час ожидания, когда уже начало темнеть, подошло два автобуса, в которые посадили женщин и генералов. Тем, кто остался у лестницы — а нас было там человек триста, — сказали уходить самим. Мы разделились на группы и начали обходить здание Верховного Совета вокруг. С левой стороны там стояли жилые дома, в одном из которых был магазин. Во время событий 3-4 октября магазин разграбили, и мы решили через него выйти во двор.

Когда мы вошли в этот магазин, там оказались омоновцы. Они начали избивать нас дубинками, мы вылетели во двор. Осмотревшись вокруг, мы двинулись к Трёхгорной мануфактуре. Поднялись по ступенькам, а там тоже омоновцы с дубинками. Они опять нас избили, обыскали и отобрали вещи. Там я потерял все документы, в том числе и партийный билет (я был коммунистом с 1955 года и всегда носил партбилет с собой). А вот удостоверение народного депутата сохранилось, потому что оно было спрятано в нательном кармане, который омоновцы не проверили. После обыска мне вернули только бритвенный прибор и колбасу.

Корр.: — Что происходило во дворе Трёхгорной мануфактуры?

М. Кауфман: — Там стояли БТРы, около которых сидели мальчишки. Нас начали строить и гнать прикладами к зданию мануфактуры. Оборачиваюсь и вижу, что молодой парень бьёт меня прикладом. Я ему говорю: «Ты что, сынок, я же твой дед, мне 60 лет». После этого он отстал от меня. Возле здания мануфактуры нас поджидали автобусы. Их забивали битком. Задержанных развозили по отделениям милиции. К тому времени, когда я вместе с десятью товарищами попал в отделение на Пушкинской площади, часы уже показывали десять вечера. Милиционеры нас ещё раз обыскали, сняли отпечатки пальцев и посадили в «обезьянник». Позднее к нам в камеру подсадили двух молодых людей. Один из них кричал: «Отпустите меня, я же ваш». Другого парня задержали по ошибке: он подъехал на машине к гостинице «Пекин», пошёл посмотреть на происходящее, и его схватили. Сидим в камере, а кушать всем хочется. Я говорю: у меня есть ещё кусок колбасы. Все в один голос отвечают: «Доставай!». Эту колбасу мы разделили руками. Когда я встречаю товарищей, с которыми пережил эти события, они постоянно вспоминают, как кушали эту колбасу. Особенно народный депутат из Амурской области, поэт Юрий Чапковский. Как-то он подарил мне сборник своих стихов с авторской надписью: «Как побратимы на крови мы дрались честно, как могли».

Корр.: — В милиции над Вами издевались?

М. Кауфман: — Нет. Многие москвичи были лояльно настроены по отношению к нам, а некоторые нас даже поддерживали. Часов в 11 меня пригласил майор милиции. Он сказал, что хотел выпустить нас ещё ночью, но если бы мы ночью пошли по улице, то нас бы убили. Он посмотрел мои документы и отпустил меня. Я дождался товарищей, мы обменялись телефонами и разошлись.

Корр.: — Наверное, проблематично было выехать из Москвы депутату разгромленного парламента?

М. Кауфман: — Определённые трудности, конечно, возникли. Вернувшись в гостиницу, я обнаружил, что меня уже выписали, а вещи собрали. Пришлось остановиться у коллеги-депутата, который планировал работать в столице и успел получить квартиру. В Москве я пробыл ещё две недели, пока забрал трудовую книжку с записью об увольнении из Верховного Совета. Возникли проблемы с оформлением билетов. Дело в том, что когда мы были действующими депутатами, мы спокойно приходили в кассу Верховного Совета и нам выписывали билеты, куда мы просили, а тут наши полномочия ликвидировали.

Корр.: — Впоследствии Вы подвергались каким-либо гонениям за то, что не подчинились антиконституционному указу Ельцина?

М. Кауфман: — Была создана комиссия по расследованию событий 3-4 октября. По распоряжению руководителя администрации президента Филатова всех, кто не подчинился антиконституционному указу № 1400, лишили льгот народных депутатов Российской Федерации. Я оказался в «чёрном списке» Филатова под номером 54.

Ещё во время нахождения в Москве меня регулярно вызывали в прокуратуру. На допросе меня постоянно спрашивали, не брал ли я в руки автомат, не стрелял ли я из автомата. «Ну, может быть, вы помните номер вашего автомата?» — допытывался следователь. Я неоднократно повторял, что оружие в руки не брал. Когда я вернулся в область, то люди отнеслись ко мне с пониманием и сочувствием. Министерство по делам национальностей открыло в Хабаровске свой филиал, и меня приняли на работу представителем ведомства на территории ЕАО. Через некоторое время мне звонит следователь прокуроратуры города Александр Драбкин и говорит: «Марк Матвеевич, придите. Я получил задание провести проверку». Я пришёл, посидел с ним, поговорил. Прошла неделя, раздаётся телефонный звонок: «Марк Матвеевич, я должен Вам сказать, что пришёл документ, и вы реабилитированы». На этом все прокурорские разборки закончились.

Корр.: — Как Вы оцениваете последствия тех трагических событий 25-летней давности?

М. Кауфман: — Прямым следствием «Черного октября» 1993-го, который мы пережили, стало то, что мы имеем сейчас. Зарплаты задерживают, медицина и образование стали платными, люди нищие, не имеют работы. Те, кто приватизировал государственную собственность, стали богачами. Они учат детей за границей, покупают яхты. А простые люди пожинают плоды грабительской приватизации и уничтожения Конституции.

Корр.: — Преклоняюсь перед Вашим мужеством, Марк Матвеевич. Спасибо, что нашли время для разговора. Крепкого Вам здоровья.

Беседовал Владимир

САХАРОВСКИЙ